Двусловные слова – особенность поморской говори.
Неслучайно поморские слова и выражения распространены по всей Сибири и Дальнему Востоку. Эти земли задолго до возникновения Российского государства столетиями осваивались беломорскими поморами. Неприятие поморьской говОри на официальном уровне началось еще во времена Ломоносова. Так, один из основателей российского языка Сумароков обвинил холмогорского помора Ломоносова в том, что тот принес в литературный российский язык множество подлых холмогорских слов. Сумарков писал: «Бряцает и бренчит есть слова самые подлые. … и есть слово новомышленное и подло как выговором, так и знаменованием». При этом сам Сумарков литературные нормы русского языка брал из московского просторечия. Таким образом, литературный русский (российский) язык был создан на основе не менее «подлого» московского диалекта.
Для поморской говори характерны двусловные слитные топонимы типа «Кегостров». В современном русском это пишут так – остров Кего. Название Виткурье означает слепой древний рукав реки, название села Долгошшелье означает длинную щель (ущелье), древнее поморское название села Колмогоры превратилось в Холмогоры. Патрикеев А.В. (2013) изучил ареал распространения географических названий природных объектов, образованных по правилам поморской говори. А названия эти – составные двусловные слова типа озеро «Водлозеро», гора «Вожмогора», река «Саморека», ручей «Ламбасручей», болото «Кодомох», мыс «Куганаволок» («наволок» – диалектное «мыс»), залив «Юхгуба» («губа» – диалектное «залив»), остров «Шуйостров». На европейском севере России существуют аналогичные названия и населённых пунктов, образованные от соответствующих названий природных объектов. Откуда взялись такие названия, что за народ их создал? Уж не прото-поморы ли Руси Беломорской? В других регионах нашей страны и в сопредельных государствах подобные названия не встречаются.
По-моему, глупо переводить с поморской говори на современный русский названия озер – «озеро Коршозеро, озеро Ленозеро, озеро Вигозеро. Название «озеро Черное», скорее всего, на поморской говоре звучало иначе.
Результаты изысканий А.В. Патрикеева по вышеперечисленным топонимическим маркерам приведены на карте. В качестве основы для данной схемы был взят обзорный лист номенклатуры топографических карт. На нём была собрана ортогональная мозаика из листов топографических карт масштаба 1:200000 издания 70-х годов XX века, по которым, собственно, и проводилось данное исследование. На приведенной картохеме нанесено 2602 топонима на поморской говоре. Их расположение показано на схеме мелкими кружками красного цвета. Чётко прослеживается ареал их распространения, примерно совпадающий с границами былой легендарной страны Биармии – Северной Беломорской Руси.
Допускаю, что южная граница двусловных названий прежде проходила несколько южнее, но при колонизации бассейна реки Сухоны выходцами из Ростово-Суздальскоко-Владимирской земли двусловные названия стали звучать, как положено, на диалекте этого пришлого населения.
Вызывают улыбку названия на топографических картах типа: «озеро Ленозеро», «озеро Вигозеро», «озеро Копшозеро» и др. Какому умнику пришло в голову переводить названия с русской поморской говОри на русский же современный язык? Ну и писали бы: озеро Лен, озеро Виг, озеро Копш. Но пестрят этой нелепостью карты Северной Руси и, похоже, ни у кого не вызывают такие названия удивления.
Торговый язык беломорских поморов с норвежцами “моя-по-твоя“
Беломорские поморы испоконь века торговали с норвежцами, рентабельность этой торговли составляла 80%. На основе этой торговли образовался особый торговый язык, своего рода “Лингва франка”. В этом языке в употреблении было около 350 слов, и этого вполне хватало для торговых операций. Норвежцы называли этот язык “как-спрек”, а поморы – “ моя- по-твоя”, по научному этот торговый язык называется “руссеношк”. Примерно 35% лексикона составляют русские слова, 45% – норвежские. Остальные слова взяты из финского, саамского, английского, немецкого, голландского и французского языков. Очень часто к русскому корню добавляется норвежские приставки и окончания, и наоборот. Часто одно значение имеет как русское, так и норвежское соответствие.
Вот некоторые слова из языка “моя-по-твоя“: я – моя, ты – твоя, говорить – спрекам, ходить – марширом, деньги – пеньги, покупать – купом, продавать – продатли, жена – мадам, дети – ребета, дорого – дорогли, дешево – билли, зубатка – собака, кушать – скаффом, конфеты – бомбом, полотенце – фютиралика (вытиралка), дом – стува или даца, здравствуй – драсви.
Норвежцы, используя «моя-по-твоя», были уверены, что говорят на русском языке. Поморы же при этом считали, что говорят по-норвежски. В 1914 г. с началом первой мировой войны поморы перестали ходить в Норвегию. Так и закончилась поморско-норвежская торговля, осуществлявшаяся несколько столетий. Но до сих пор в Финмаркене и Тромсе встречаются норвежцы со странными фамилиями Петрофф, Попофф, Сидорофф и т. д.
Вот как это было. Норвежская лодка причалила к поморскому судну. Начинается торг. Норвежец (Н): Эй, рюсьман, купом сейка, треска, тиска и балдуска. (Эй, русский, давай покупай сайду, треску, пикшу и палтус.)
Помор (П): Да, да, моя купом альтсамма. Давай по шип ком (Да, я куплю все. Заходи на судно.) Н.: Басиба! Как твоя мукка? Как твоя группа? (Спасибо! А у тебя есть мука? У тебя есть крупа?) П.: Да, да, моя харь этта. Давай по шип ком, брат, твоя и моя по цай дрикки. (Да, это у меня есть. Заходи на судно, будем чай пить.)
Н.: Блаведрю покорна! Как твоя беталом фор сейка? (Большое спасибо! Сколько платишь за сайду?). П.: Пет пудов сейка фор пет пудов мукка (Пять пудов сайды за пять пудов муки). Н.: Нет, брат, этта грота дорогли. Давай твоя продатли биллиар. (Нет, это очень дорого. Продай подешевле.)
П.: Как спрек? Моя нет форшто. (Что говоришь? Не понимаю.) Н.: Этта дорогли, грота дорогли рюсьман, прощай. (Это дорого, очень дорого, русский, прощай.) П.: Ну, ницево, давай ситири галь (Ну. ладно, давай за четыре с половиной) Н.: Давай ситири, верригуд. (Давай за четыре, тогда сойдемся.) П.: Нет, брат! куда моя сэлом дешевли? Грота дорогли мукка по Рюсьлан ден орь. (Нет! Куда же дешевле продавать? Очень дорогая мука в России в этом году.)
Н.: Твоя нет санферди спрек. (Ты говоришь неправду.) П.: Йес, грот санферди, нет лугом. Грота дюрь мукка. (Истинная правда, не лгу. Очень дорогая мука.) Н.: Как твоя купом, давай фир пуд, как твоя нет купом, со прощай. (Если ты будешь покупать, то давай за четыре пуда, а если нет, то прощай). П.: Ну, ницево, брат, давай, клади по дэк. (Ну, ладно, согласен, давай, клади на палубу.)
Такой вот удивительный язык. Сейчас все активнее устанавливаются культурные связи между потомками поморских торговцев и норвежских рыбаков. И как знать, может быть через какое-то время мы услышим на улицах Архангельска, Мурманска или Тромсе, как два голубоглазых, светловолосых северянина, русский и норвежец, бойко разговаривают между собой не на английском, а на языке «моя-по-твоя».
Несходство поморской говори с новгородским диалектом русского языка
Средневековый древненовгородский диалект – это еще один из вариантов арийского языка, сложившийся на основе языка колбягов и обрусевших кривичей. Многие считают его диалектом славянского языка, но это, скорее всего, не так. Этот вариант языка ариев с берегов Белого моря принесли те арктические поморы, которые вслед за таявшим Скандинавским ледником мигрировали вдоль восточного берега Балтийского моря, формирующегося на месте Скандинавского ледника. К древнему новгородскому диалекту относится и диалект Псковской земли, который вместе с новгородским образует древний новгородско-псковский диалект. Этот диалект, как считают лингвисты, сильно отличался от древнерусского языка, представленного в Киеве, а также и от всех прочих славянских языков. В древненовгородском диалекте, например, сохранялось взрывное [g] (в отличие от фрикативного южного (gh).
Древненовгородский диалект вышел из употребления после присоединения Иваном III Новгородской земли к Московскому царству в 1478 г. Но древненовгородский диалект сегодня известен по многочисленным берестяным грамотам, найденным в Новгороде на Ильмене. Эти грамоты чаще всего написаны на чистом новгородском диалекте, лишь иногда с влиянием наддиалектных или церковнославянских норм. Отдельные древние новгородские диалектизмы в качестве ошибок тогда проникали и в книжные памятники.
На картах распространения диалектов русского языка отчетливо видно, что новгородский диалект не распространялся и не распространяется на север в Биармию. Я думаю, что он не влиял на развитие поморской говори. А это ставит под большое сомнение новгородское происхождение и самих русских беломорских поморов.
В 1951 г. археологи при раскопках нашли в Новгороде на Ильмене первую берестяную грамоту, написанную много столетий назад и сохранившуюся на куске березовой коры – бересте. Эта грамота была написана не чернилами, а процарапана острым предметом. Прочерченный, а не написанный чернилами текст сохраняется на специально обработанной бересте до тех пор, пока она не разрушится, а береста очень устойчива к гниению, особенно в бескислородной среде. Многие наверное замечали, что нередко в девственном еловом или лиственичном лесу на земле вдруг находятся куски бересты, хотя ни пней, ни стволов берез в валеже нет. Березовые стволы и пни давно сгнили, березовый лес сменился еловым или лиственичным, а вот куски бересты на почве остались. С 1951 г. в Новгороде обнаружили около 1000 берестяных грамот разного (в основном бытового) содержания.
Археологами были найдены и инструменты, которыми эти буквы наносились. В Древней Руси их называли “писало”, а в Древней Греции и Византии – «стило». Писало – это металлическая или костяная палочка с одним острым концом и лопаточкой на другом конце.
На территории Руси сейчас известно 11 городов, в которых найдены берестяные грамоты, это: Старая Руса, Торжок, Псков, Москва, Старая Ладога, Смоленск, Тверь, и др. Больше всего берестяных грамот найдено в Новгороде на Ильмене. Это было письмо бытового свойства – записки домашнего характера, черновики того, что потом иногда, вероятно, переписывалось и на пергамент и становилось официальными документами.
“Пришли рубашку, рубашку забыл”, – писал записку на бересте муж жене. А вот еще письмо брата к брату XIII в.: “Поклон от Данила брату Игнату. Брат, позаботься обо мне, хожу ведь голый, ни плаща, ни иного чего. Пришли же буро-красный плащ, а я здесь деньги отдам. Да скинь, сколько дашь за сукно. А госпожа мне ничего не пожаловала. Умилосердись же, брат, дай мне место на задах [на задах деревни], не на чем кормиться. И кланяюсь тебе”. А вот другая записка: “Дай Ондрею рубль. Если же не дашь, то сколько сраму ни заставит Ондрей меня принять из-за этого рубля, он весь твой”.
Вот еще пример новгородской речи того времени. Пишет сестра к брату: “От Нежки к Завиду. Почему ты не присылаешь то, что я тебе дала выковать?” Речь идет о ювелирной ковке: “Я дала тебе, а не Нежате. Если я что-нибудь должна, то посылай отрока, хоть я тебе и сестра, а можешь тогда посылать на меня казенного человека, если ты действительно считаешь, что я тебе какой-нибудь долг не отдала. Ты дал мне полотнишко. Если поэтому не отдаешь то, что я тебе дала выковать, то извести меня. А я вам не сестра, раз вы так поступаете, не исполняете для меня ничего”. Фраза “а я вам не сестра” – это древнее отречение от своего рода – чудовищной силы клятва. А дальше Нежка с братом помирилась и она уже написала ему так: “Так вкуй же отданный тебе металл в три колтка, его как раз четыре золотника в тех двух кольцах”. Она хочет, чтобы брат вместо колец изготовил ей колтки – наушные серьги.
Приведу еще несколько текстов новгородских берестяных грамот, которые приведены в книге В. Л. Янина «Я прислал тебе бересту»:
«От Тереньтея к Михалю. Пришьлить лошак с Яковьцем. Поедуть дружина Савина чадь. Я на Ярославли, добр здоров, и с Григоремь. Углицане замерзьли на Ярославли. Ты до Углеца, и ту п(о)лк дружина».
«Сь урядеся Яковь с Гюрьгьмои с Харетоном по бьсудьной грамоте, цто был возял Гюрьге грамоту в ызьежьной пьшьнеце, а Харетоно во проторехо своех. И возя Гюрьге за вьсь то рубьль и тре гревоны и ко-робью пьшьнеце. А Харетон возя дьсять локоть сукона и гревону. А боль нь надобе Гюрьгю не Харетону до Якова, не Якову до Гюрьгя не до Ха-ретона. А на то рядьце и послусе Давыд Лукен сын, Сьтьпан Таишен».
«Поклон от Шижнян Побратиловиць господину Якову. Поеди, господине, по свою верешь. Дать, господине, не, господине, е. А «ынеця есме, господине, погибли, верешь позябля, сеяти, господине, нечего, а ести такоже нечего. Вы, господине, промежю собою исправы не учините, а мы промежю вами погибли». Словом «верешь» в древней Руси называли хлебные всходы.
«Поклон от Сменка от Корелина. Пришле, господине, к тобе на село Пытарево. Цим его пожалуешь? И ты, осподине, прикажи всякое слово. А яз тобе, своему господину, чолом бью».
«Поклон от Синофонта ко брату моему Офоносу. Буди тоби сведомо, купил есом перво Максима Ещерски уезд и Замолмовсови и свое сироти в Симовли, а на Хвойни. А Максиме, Иване Широки ту же быле». В этой грамоте Ксенофонт сообщает своему брату Афанасию, что купил у Максима большие земельные участки и сирот – зависимых крестьян. Новые владения Ксенофонта можно без особого труда найти на современной карте Новгородской области: в 50 километрах к северо-западу от Новгорода протекает река Ящера и там находится озеро Хвойно.
«Приказ Косарику от Есифа. Възми у Тимофея 50 сигов о 3 рубля, а роко на роство» – «Приказ Косарику от Есифа. Возьми у Тимофея 50 сигов рубля на 3, а срок на рождество».
Из приведенных текстов берестяных грамот, найденных в Новгороде на Ильмене, можно заключить, что новгородский говор и беломорская говоря отличаются очень сильно. Ясно, что в основе языка новгородцев и псковичей лежит не поморская говоря, а скорее всего, язык племени кривичей. Современный литературный русский (российский) больше похож на псковско-новгородский диалект, нежели на поморскую говорю.
Читая эти берестяные грамоты, не могу представить, что на базе этого новгородского языка, проникшего на Белое моря в X–XII вв., могла сформироваться беломорская говоря. Какие-то тут неувязки получаются. К сожалению, провести более глубокий анализ новгородского диалекта невозможно. Исследователи до сих пор не удосужились составить и опубликовать толковый словарь слов берестяных грамот.
Михаил Васильевич Ломоносов впервые выделил три главных диалекта, из которых составлен российский язык – московский, малороссийский (украинский) и поморский. Он различал русский и российский языки, прекрасно понимая, что российский язык – это не этнический, а надэтнический официальный, государственный язык Российской империи. Понятие литературный русский язык было введено значительно позже для обозначения именно российского суперэтнического языка.
Сравнение поморской говори с языком Киевских, Новгородских и Московских князей
Для начала приведу несколько отравков из древнерусской летописи «Повесть временных лет», написанной якобы в XII в.
«…Такоже и тѣ же словѣне, пришедше, сѣдоша по Днепру и наркошася поляне, а друзии деревляне, зане сѣдоша в лѣсѣхъ, а друзии сѣдоша межи Припѣтью и Двиною и наркошася дреговичи, и инии сѣдоша на Двинѣ и нарекошася полочане, рѣчькы ради, яже втечеть въ Двину, именемь Полота,[22] от сея прозвашася полочанѣ. Словѣне же сѣдоша около озера Илмера, и прозвашася своимъ именемъ, и сдѣлаша городъ и нарекоша и́ Новъгородъ. А друзии же сѣдоша на Деснѣ, и по Семи,[23] и по Сулѣ[24] и наркошася сѣверо.[25] И тако разидеся словенескъ языкъ, тѣмьже и прозвася словеньская грамота.…»
В этом отрывке описано расселение славян с Балканского полуострова на север. Славяне были земледельцы, поэтому селились в долинах рек. Но они приходили на земли уже заселенные другими этносами, вероятно, теснили их или объединялись с ними. Об этом, к сожалению, летописец ничего не пишет, да он ничего об этом и не знал.
«В лѣто 6370. И изгнаша варягы за море, и не даша имъ дани, и почаша сами в собѣ володѣти. И не бѣ в нихъ правды, и въста родъ на род, и быша усобицѣ в них, и воевати сами на ся почаша. И ркоша: «Поищемъ сами в собѣ князя, иже бы володѣлъ нами и рядилъ по ряду, по праву.» Идоша за море к варягом, к руси. Сице бо звахуть ты варягы русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмани, аньгляне, инѣи и готе, тако и си.[58] Ркоша руси чюдь, словенѣ, кривичи и вся: «Земля наша велика и обилна, а наряда въ ней нѣтъ. Да поидете княжить и володѣть нами». И изъбрашася трие брата с роды своими, и пояша по собѣ всю русь, и придоша къ словѣномъ пѣрвѣе. И срубиша город Ладогу. И сѣде старѣйший в Ладозѣ Рюрикъ, а другий, Синеусъ на Бѣлѣ озерѣ, а третѣй Труворъ въ Изборьсцѣ.[59] И от тѣхъ варягъ прозвася Руская земля…»
Летописец в этом отрывке ясно говорит, что до прихода варягов-руси земли Чуди, Словен и Кривичей русской землей не назвалась. Варягов позвали из-за моря, я предполагаю, что это было Ладожское или Онежское озера, которые тогда называли морями. За этими морями жили варяги-русь – беломорские поморы и солевары.
«Словеньску же языку, якоже ркохом, живущю на Дунаи, придоша от скуфъ, рекше от козаръ, рекомии болгаре, и с?доша по Дунаеви, нас?лниц? словеномъ б?ша. А посемъ придоша угре б?лии и насл?диша землю слов?ньскую, прогнавше волохы, иже б?ша приял? землю словеньску. Си бо угри почаша быти пр-Ираклии цесари, иже ходиша на Хоздроя, цесаря п?рьскаго. В си же времена быша и обре, иже воеваша на цесаря Ираклия и мало его не яша. Си же обри воеваша на слов?ны и примучиша дул?бы, сущая слов?ны, и насилье творяху женамъ дул?бьскымъ: аще по?хати бяше обрину, не дадяше въпрячи коня, ни волу, но веляше въпрячи 3, или 4, ли 5 женъ в тел?гу и повести обрина, и тако мучаху дул?бы. Бяху бо обри т?ломъ велиц?, а умомъ горди, и потреби я Богъ, и помроша вси, и не оста ни единъ обринъ. И есть притча в Руси и до сего дни: погибоша аки обри, ихъ же н?сть ни племене, ни насл?дка. По сихъ бо придоша печениз?, и пакы идоша угри чернии мимо Киевъ посл?же при Ольз?».
Этот письменный древнеславянский язык принесли в Киев и Новгород христианские проповедники. Но на нем писали церковные книги и летописи, но на нем не говорили. Разговорные языки и в Киеве и в Новгороде сильно отличались от церковнославянского языка.
Сравнение поморской говори с языком князей и летописцев Киевской Руси выявляет большие различия этих языков. Для примера приведу кусок оригинального текста из «Поучений Владимира Мономаха» (XII в.).
«Всего же паче убогых не забывайте, но елико могуще по силе кормите, и придайте сироте, и вдовицю оправдите сами, а не вдавайте силным погубити человека. Ни права, ни крива не убивайте, ни повелевайте убити его; аще будеть повиненъ смерти, а душа не погубляйте никакояже хрестьяны. Речь молвяче, и лихо и добро, не кленитеся Богомь, ни хреститеся, нету бо ти нужа никоеяже. Аще ли вы будете крестъ целовати к братьи или г кому, а ли управивъше сердце свое, на немже можете устояти, то же целуйте, и целовавше блюдете, да не, приступни, погубите душе своее. Епископы, и попы, и игумены… с любовью взимайте от них благословленье и не устраняйтеся от них, и по силе любите и набдите, да приимете от них молитву… от Бога. Паче всего гордости не имейте в сердци и въ уме, но рцемъ: смертни есмы, днесь живи, а заутра в гробъ; се все, что ны еси вдалъ, не наше, то твое, поручил ны еси на мало дний. И в земли не хороните, то ны есть великъ грехъ. Старыя чти яко отца, а молодыя яко братью. В дому своемь не ленитеся, но все видите; не зрите на тивуна, ни на отрока, да не посмеются приходящии к вам ни дому вашему, ни обеду вашему. На войну вышедъ, не ленитеся, не зрите на воеводы; ни питью, ни еденью не лагодите, ни спанью; и стороже сами наряживайте, и ночь, отвсюду нарядивше около вои, тоже лязите, а рано встанете; а оружья не снимайте с себе вборзе, не разглядавше ленощами, внезапу бо человекъ погыбаеть. Лже блюдися и пьяньства и блуда, в томъ бо душа погыбаеть и тело. Куда же ходяще путемъ по своимъ землямъ, не дайте пакости деяти отрокомъ, ни своимъ, ни чюжимъ, ни в селех, ни в житех, да не кляти вас начнуть. Куда же поидете, идеже станете, напойте, накормите унеина; и боле же чтите гость, откуду же к вам придеть, или простъ, или добръ, или солъ; аще не можете даромъ — брашном и питьемь: ти бо мимоходячи прославять человека по всем землям любо добрым, любо злымъ. Болнаго присетите; надъ мертвеця идете, яко вси мертвени есмы. И человека не минете, не привечавше, добро слово ему дадите. Жену свою любите, но не дайте имъ надъ собою власти. Се же вы конець всему: страхъ Божий имейте выше всего».
А вот другой более древний текст, это отрывок из «Сказания о Борисе и Глебе» (XI в.) Он также совсем не похож на поморскую говорю.
«И си на уме си помышляя, идяаше къ брату своему и глаголааше въ сьрдьци своемъ: «То поне узьрю ли си лице братьца моего мьньшааго Глеба, яко же Иосифъ Вениямина. И та вься полагая въ сьрдьци си: «Воля твоя да будеть, Господи мой». Помышляше же въ уме своемь: «Аще поиду въ домъ отьца своего, то языци мнози превратять сьрдьце мое, яко прогнати брата моего, якоже и отьць мой преже святаго крещения, славы ради и княжения мира сего, и иже все мимоходить и хуже паучины. То камо имамъ приити по ошьствии моемь отсюду. Какъ ли убо обрящюся тъгда. Кый ли ми будеть ответъ. Къде ли съкрыю мъножьство греха моего? Чьто бо приобретоша преже братия отьца моего или отьць мой? Къде бо ихъ жития и слава мира сего, и багряниц и брячины, сребро и золото, вина и медове, брашьна чьстьная, и быстрии кони, и домове красьнии и велиции, и имения многа, и дани, и чьсти бещисльны, и гърдения, яже о болярехъ своихъ? Уже все се имъ, акы не было николиже: вся съ нимь ищезоша, и несть помощи ни отъ когоже сихъ — ни отъ имения, ни отъ множьства рабъ, ни отъ славы мира сего. Темь и Соломонъ, все прошьдъ, вься видевъ, вся сътяжавъ и съвъкупивъ, рече расмотривъ вьсе: “Суета и суетие, суетию буди” тъкмо помощь от добръ делъ, и отъ правоверия, и отъ нелицемерьныя любъве».
Приведу и более поздний текст из «Новгородской повести о походе Ивана III Васильевича на Новгород» (XV в.)
«А переветника Упадыша новгородци казниша, занеже перевет держалъ на Новъгород и хотел зла Великому Новугороду с своими единомысленики: 5 пушокъ железом заколачивал, оттого мзду взем от злоначалнаго беса, и оттого в напасти и в поползение погубное света лишающася, якоже Павел рече: «Хощет и богатитися, впадают во зло». Како не вострепета, зло мысля на Великий Новъгород, не сытый лукавъства? На мьзды ли предаеши врагом Новъгород, о Упадыщче, сладкаго брашна вкусивъ в Великом Новеграде? О, колика блага не памятивъ, недостаточное ума достиглъ еси! Оле беда, рещи, и безаконное поумение тогда обрете лукаво зломыслие и кознь нечтивую, не язвами уязвити кого, но вся яже во гради погубити и зборищу лукавому предати, якоже тогда ратоборющимся. И злочтивому злочтива пагуба. Уне бы ти, Упадыше, аще не был бы во утробе матерьни, не бы былъ нареченъ предатель Новуграду. Но не возможе свершениа положити своему хотению, ни восхоте благословениа, но возлюби клятву, прииде ему; и крестьяньстей вере не гиблющи, якоже козни тоя неподобные и не успешное злоимьство, но Богъ за милосердие щедрот, человеколюбное долготрьпение и незлобивое его око како не презрит, и не оставляет благый Богъ нашь, не даст нас во уловление сети их и в помнение нечестивых. Клятвы убоявшеся, братие, плоды покааниа принесем.
Но ты, милостивый Спасе, простри руку свою невидимую, изведи нас от всякого зла и буди нам смиренъ помощник в день печали нашия, егда вострепещет душа наша, видящи противныя силы. Но ты, милостивый Господи, посли нам от вышняго честнаго престола твоего помощь и оружие непобедимое, честный крестъ, молитвами святыя Богородица и всех святых. Христос – зачало спасению, конець пагубе.»
Мне кажется, что эти три текста как по структуре языка, так и по употребляемым словам больше похожи на современный российский язык, чем поморская говоря. Письменный язык Киевской и Новгородской Руси сильно отличается от бытового языка новгородских берестяных грамот. Это отличие связано с тем, что тексты написаны на древнеславянском языке – языке Кирилла и Мефодия, на который были переведены священные книги православия. Народ же на Руси (и в Киеве, и в Новгороде, и в Москве) никогда не говорил на этом «церковном» языке. Однако и «церковный» язык на Руси не оставался неизменным. В него все больше проникало слов и выражений из разговорного языка. Происходила постепенная конвергенция «церковного» (письменного) и разговорного русского языков.
Русский язык протопопа Аввакума
Для примера приведу отрывок из Жития протопопа Аввакума (вторая половина XVII в.):
«Паки реку московское бытие. Видят оне, что я не соединяюся с ними, приказал государь уговаривать меня Родиону Стрешневу, чтоб я молчал. И я потешил ево: царь то есть от бога учинен, а се добренек до меня, – чаял, либо помаленьку исправится. А се посулили мне Симеонова дни сесть на Печатном дворе книги править, и я рад сильно, – мне то надобно лутче и духовничества. Пожаловал, ко мне прислал десеть рублев денег, царица десеть рублев же денег, Лукьян духовник десеть рублев же, Родион Стрешнев десеть рублев же, а дружище наше старое Феодор Ртищев, тот и шестьдесят рублев казначею своему велел в шапку мне сунуть; а про иных и нечева и сказывать: всяк тащит да несет всячиною! У света моей, у Федосьи Прокопьевны Морозовы, не выходя жил во дворе, понеже дочь мне духовная, и сестра ее, княгиня Евдокея Прокопьевна, дочь же моя. Светы мои, мученицы Христовы! И у Анны Петровны Милославские покойницы всегда же в дому был. А к Федору Ртищеву бранитца со отступниками ходил. Да так-то с полгода жил, да вижу, яко церковное ничто же успевает, но паче молва бывает, – паки заворчал, написав царю многонько-таки, чтоб он старое благочестие взыскал и мати нашу, общую святую церковь, от ересей оборонил и на престол бы патриаршеский пастыря православнова учинил вместо волка и отступника Никона, злодея и еретика».
А вот еще отрывок из того же Жития. В нем Аввакум пишет, как он беса изгонял из своего брата:
«Той же Симеон, плакав по друге своем, сходил во церковь и принес книгу и святую воду. Аз же начах действовать над обуреваемым молитвы Великаго Василия с Симеоном: он мне строил кадило и свещи и воду святую подносил, а прочии держали беснующагося. И егда в молитве речь дошла: “аз ти о имени господни повелеваю, душе немый и глухий, изыди от создания сего и ктому не вниди в него, но иди на пустое место, идеже человек не живет, но токмо бог призирает”, – бес же не слушает, не идет из брата. И я паки ту же речь в другоряд, и бес еще не слушает, пущи мучит брата. Ох, горе мне! Как молыть? – и сором, и не смею; но по старцеву Епифаниеву повелению говорю; сице было: взял кадило, покадил образы и беснова и потом ударился о лавку, рыдав на много час. Восставше, ту же Василиеву речь закричал к бесу: “изыди от создания сего!” Бес же скорчил в кольцо брата и, пружався [102 – напрягался;], изыде и сел на окошко; брат же быв яко мертв. Аз же покропил ево водою святою; он же, очхняся, перстом мне на беса, седящаго на окошке, показует, а сам не говорит, связавшуся языку его. Аз же покропил водою окошко, и бес сошел в жерновый угол [103 – место, где стоит ручной жернов, против дверей, рядом с красным углом;] . Брат же и там ево указует. Аз же и там покропил водою, бес же оттоле пошел на печь. Брат же и там указует. Аз же и там тою же водою. Брат же указал под печь, а сам перекрестился. И аз не пошел за бесом, но напоил святою водою брата во имя господне. Он же, воздохня из глубины сердца, сице ко мне проглагола: “спаси бог тебя, батюшко, что ты меня отнял у царевича и двух князей бесовских!»
Обратите внимание на то, как язык самого протопопа Аввакума отличается от языка цитированных им молитв. Протопоп Аввакум писал уже почти на русском разговорном. Но это была середина XVII в., а не XI–XII вв. А вот как он описывает в своем Житии приключения в Даурах, куда был выслан со своей женой царем Алексеем Михайловичем Романовым:
«Таже с Нерчи реки паки назад возвратилися к Русе. Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мне под робят и под рухлишко дал две клячки, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошадей не смеем, а за лошедьми итти не поспеем, голодные и томные люди. Протопопица бедная бредет-бредет, да и повалится, – кользко гораздо! В ыную пору, бредучи, повалилась, а иной томной же человек на нее набрел, тут же и повалился; оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: «матушка-государыня, прости!» А протопопица кричит: «что ты, батько, меня задавил?» Я пришел, – на меня, бедная, пеняет, говоря: «долго ли муки сея, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самыя смерти!» Она же, вздохня, отвещала: «добро, Петровичь, ино еще побредем».
Заключение
Лингвист Олег Мудрак писал: «…Если существовал праязык, то его глубина получается от 30 до 50 тыс. лет, это соотносимо с глубиной homo sapiens, отличного от неандертальца. Я думаю, что как раз распространение homo sapiens’а по всей территории ойкумены, побед и нашествий человека разумного связано с тем, что это супероружие – владеть языком, это значит договориться встретиться за холмом и ударить, напасть на кого-нибудь. Это похлеще атомной бомбы. И неандерталец, у которого не было языка, хотя он был неплохо приспособлен к среде, не мог противостоять кроманьонцу «. Язык – это система, и мы не можем просто так взять, и где нам захочется, вдруг начать менять правила устройства языка, вместо одного звука говорить другой, вместо одного окончания брать другое окончание: нас просто перестанут понимать.
Я бы сказал, что язык – это не просто одно из средств общения, но еще и результат соглашения некоторой общности – людей, пользующихся этим языком. Язык не допускает волюнтаристского воздействия. В принципе можно взять и придумать некий язык со своей грамматикой, словами, но он так и будет мертвым созданием, пока им не овладеет и не начнет пользоваться некоторое сообщество – этнос. А вот для общения разных этносов требуются особые надэтнические языки. От длительного и активного употребления надэтничесого языка этносы могут отказаться от своих этнических языков и влиться в единый большой суперэтнос.
Любой диалект языка – это тоже отдельная подсистема, которая отличается от другого близкородственного диалекта этого языка и от языка суперэтнического. В диалектах слова и фразы, вероятно, могут лишь на 90% совпадать с языком суперэтническим, но если они отличаются от него больше, чем на 10%, то можно утверждать, что это уже не диалекты, а самостоятельные языки. Думаю, что резкой границы между диалектом и самостоятельным языком не существует.
Язык в значительной степени – система информационно избыточная. Слова и фразы в языке довольно сильно дублируют друг друга. О. Мудров считает, что смысловое дублирование в развитом языке составляет около 60%. Благодаря такому дублированию в речи все время идет подстраховка, чтобы информация дошла от говорящего до слушающего. Именно гибкость языка взаимозаменяемость фраз позволяет в речи и в тексте иметь несколько смысловых уровней, когда многое можно прочесть «между слов» и «между строк», многое в речи излагается не прямо, а иносказательно. На этом принципе построена поэзия, когда более важен не прямой смысл слов, а их второй и третий смысл. Степень избыточности языка – это признак его развитости. В этом плане становится понятно изречение М.В. Ломоносова о том, что немецким языком с врагами говорить пристойно, французским – с женщинами, испанским – с богом, а русским языком со всеми оными говорить пристойно.
К началу XIX в. стало понятно, что большинство языков Европы родственны между собой и между ними устанавливаются регулярные соответствия. Некоторые языки ближе между собой, некоторые дальше, они образуют отдельные кусты – кластеры. Для каждого из этих кустов придумано название: германская подгруппа языков, славянская, италийская, или романская, кельтская группа. Но ряд европейских языков не входят в общую индоевропейскую семью. Выяснилось, например, что финский, эстонский, марийский, саамский, венгерский языки родственны между собой, но не родственны индоевропейским. Оказалось, что эта особая финоугорская языковая семья такая же большая, как индоевропейская.
Я считаю, что поморская говОря – это суперэтнический язык, сформировавшийся в Северной Руси – Биармии на базе этнического языка варягов-русов, которые и объединили многочисленные племена в единое государство, существовавшее в VII–XIV вв. в бассейне Белого моря. Этот суперэтнический язык за несколько столетий сильно потеснил финоугорские языки многочисленных племен, обитавших на этой территории. Многие из них полностью перешли на поморскую говОрю и обрусели – влились в суперэтнос русь. Постепенно варяги-русь подчинили и земли к югу от Северных увалов и здесь распространили свой язык. На говОрю постепенно перешли племена мери и веси. А вот в Новгороде поморская говОря «встретилась» с близким языком колбягов – кривичей, а затем в результате принятия русскими христианства византийского толка – и с церковнославянским.
А.В. Галанин: «Чудь заволочская». https://lsvsx.livejournal.com/
