Семь дней перед стартом Юрия Гагарина: какими они были для его семьи, нашей страны и всего мира? Опираясь только на факты, документы и личные воспоминания, мы проследили хронику этой недели. Остался вторник, 11 апреля 1961-го. Уже завтра, как мы теперь знаем, старт.
А тогда, шестьдесят лет назад, не зная и не догадываясь, какое письмо жене и дочкам написал вечером 10 апреля на полигоне Тюра-Там, но отправлять не стал старший лейтенант Советской Армии Юрий Гагарин, первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР Никита Хрущев вызвал 11 апреля стенографистку Надежду Гаврилову и продиктовал из Пицунды в Москву свое послание.
Вот недавно рассекреченные выдержки из него.
«Завтра, как говорится, если все будет благополучно, то в 9 часов 07 минут будет запущен космический корабль с человеком. Полет его вокруг Земли займет полтора часа, и он должен приземлиться…
Сейчас мне звонил Устинов, часа два-три назад. Намечалось на тринадцатое, но, видимо, поддались суеверию и говорят, что завтра будут пускать. Они думали, как мне сказали, что привезут его сюда. Я это поломал. Это не годится, просто плохо объясняется и плохо понимается, почему сюда, — потому что отдыхаем мы здесь. Поэтому я считаю, что я поеду и Анастаса Ивановича уговорю, и там будет встреча на Внуковском аэродроме со всей парадностью, какая возможна, — радио, телевидение, короткий митинг, потом следование в Москву, в Кремль. В Кремле нужно устроить прием. Я не говорил, но думаю, что может быть устроить демонстрацию в Москве на Красной площади. Это эпохальное событие…».
Рабочий вторник 11 апреля 1961-го на полигоне Тюра-Там начался без оглядки на то, когда в Пицунде проснулся Хрущев и начал диктовать свои тезисы-установки тем, кого оставил на хозяйстве в Москве.
«В 5:00 ракету вывезли на старт», — отфиксирует в своем негласном дневнике Николай Каманин. Сам генерал на этой операции не был, поэтому со временем немного ошибся. Как следует из других источников, «11 апреля под утро провели предстартовые горизонтальные испытания — проверочные электрические включения». Эти процедуры проводились внутри монтажно-испытательного корпуса, а сама ракета с пристыкованным накануне космическим кораблем «Восток-3А» находилась на транспортном устройстве в горизонтальном положении.
5 часов 40 минут. По команде раздвигаются ворота МИК, куда уже прибыли С.П. Королев, его заместитель по испытаниям Л.А. Воскресенский и руководитель стартовой группы А.С. Кириллов. Ракета-носитель с космическим кораблем поплыла, «уложенная на бок», к месту старта. Тепловоз двигается медленно — так, что идущие рядом люди невольно замедляют шаг…
По алгоритму, отработанному при контрольных пусках 9 и 25 марта, ракету с кораблем устанавливают в стартовое сооружение. В центральный пульт управления идут доклады стартовых расчетов. Подается напряжение и начинается предстартовая проверка бортовых систем корабля.
«Агальцов, я, Бабийчук и Яздовский в 10:00 приехали на старт, — снова засекает время генерал Каманин. — Руднев и Королев в это время были на самом верху ракеты и осматривали корабль.
Сергей Королев давал пояснения Рудневу по устройству космического аппарата. Рассказал и о том, что в случае возникновения нештатной ситуации на заправленной ракете или аварии ракеты во время запуска космонавт может быть аварийно катапультирован через отверстие в головном обтекателе и ферме обслуживания.
По словам Каманина, «комплекс проверки ракеты и корабля на старте прошел без замечаний». Это подтверждает и Борис Черток: «11 апреля проводились все положенные по инструкциям испытания носителя и корабля на стартовой позиции. Почти каждый ответственный за систему прежде, чем расписаться в журнале за проведенную операцию, приговаривал: «Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, — замечаний нет!».
Первый секретарь ЦК КПСС и глава правительства СССР в одном лице думал в те часы о другом, а слова его опережали еще не стартовавшую ракету.
«Надо было бы подготовить обращение от Центрального комитета и правительства к народу и партии и ко всему прогрессивному человечеству, — диктовал Хрущев одно указание за другим. — Отметить, что вот совершен такой подвиг человечеством, когда развитие науки позволило человеку уже проникнуть в космос и вернуться. Следовательно, уже положено начало освоению космического пространства человеком, проникновению человека в космос и его благополучное возвращение.
…Мы с удовлетворением сообщаем об этом нашему народу, нашей партии, что это человек Советского Союза, социалистической Родины, что это демонстрация марксистско-ленинского учения, его прогрессивности… Мы сейчас перед всем миром демонстрируем, что, взяв власть в свои руки, рабочий, который овладел грамотой, знаниями, наукой, и не только овладел, чтобы поддержать на том уровне, который был, но он развил, двинул эту науку и достиг таких вершин, когда наша страна опередила все страны мира и первой вырвалась в космос и человек вернулся…».
А где же в это время космонавты и первый среди них, Гагарин?
«С 10 часов с космонавтами проводил занятия К.П. Феоктистов, — словно предвидя такой вопрос, отмечает в дневнике Каманин. И тут же приводит известные ему детали. — Расчетный график полета следующий (время московское): 09:07 — старт. 09:09 — отделение первой ступени носителя. 09:18 — отделение корабля от носителя. 09:50 — солнечная ориентация. 10:15 — первая команда. 10:18 — вторая команда. 10:25 — третья команда. 10:25:47 — включение ТДУ. 10:36 — сгорание антенн. 10:43:43 — отделение шара от приборного отсека. 10:44:12 — катапультирование космонавта из шара».
«Мы первыми запустили межконтинентальную баллистическую ракету, мы первыми послали спутник на Луну, мы первыми послали спутник в направлении Венеры, — диктовал по памяти Хрущев, давая установку, что нужно в обязательном порядке перечислить. — И теперь мы послали уже спутник с животными и благополучно вернули их. А теперь венцом этого прогрессивного завоевания космоса, опираясь на науку, на технику, мы вот достигли…».
Начатую фразу советский лидер закончить не смог. Или не захотел, зная, что есть на то помощники в его аппарате и другие специально обученные люди. В этом месте рассекреченной стенограммы взятая в скобки ремарка: «найти слова».
Но уже через несколько секунд, подумав, Никита Сергеевич снова заговорил — уже о том, к кому именно и как нужно обратиться. Опытнейшая среди стенографисток Надежда Гаврилова едва успевала записывать:
«Мы обращаемся к прогрессивному человечеству, к народам и правительствам всех стран, что вот каких вершин сейчас достиг человек, его разум, и если мы сейчас сосредоточим свои усилия с тем, чтобы в этом направлении приложить наши материальные и духовные усилия, теперь уже к освоению, а не завоеванию космоса, и к раскрытию других тайн природы с тем, чтобы поставить их на службу человечеству и прежде всего для успешного продвижения вперед человечества в завоевании науки для удовлетворения материальных и духовных нужд человечества, надо обеспечить мир.
Поэтому мы еще раз протягиваем руку всем странам мира, всем правительствам мира, независимо от социального и политического устройства этих стран, независимо от цвета кожи, верования и прочее, мы должны все свои знания, материальные и духовные средства поставить на службу человечеству, а для этого надо обеспечить мир во всем мире… Надо покончить с гонкой вооружений и, опираясь на разум, найти силы и мужество достигнуть соглашения о всеобщем разоружении под самым строгим международным контролем.
(Повторить то, что я говорил в Америке).
Нам, советским людям, людям, строящим социализм и коммунизм, выпала честь первыми проникнуть в космос. И эти достижения и открытия мы ставим не на службу войне, а на службу блага для всех людей, для человечества. Мы считаем, что эти достижения являются не только достижениями нашего народа, но и достижением всего человечества…».
Диктовавший на минуту перевел дух и уже в качестве пояснения к тому, что было сказано, добавил под запись:
«Я считаю, что это обращение можно было бы дать, как только мы получим известия, что корабль приземлился и человек в благополучном состоянии находится, — сообщение будет раньше, как только будет запущен…».
А тем временем, если следовать дневнику генерала Каманина, на стартовой площадке проходила «встреча Гагарина с солдатами, сержантами и офицерами боевого расчета»: «Присутствовали Королев, Келдыш, представители промышленности. Я представил собравшимся старшего лейтенанта Гагарина. Юра произнес короткую, но прочувствованную речь, поблагодарил присутствующих за их большой труд по подготовке старта корабля».
Отдыхающим в Пицунде виделось что-то похожее, только в другом масштабе.
«Видимо, будет митинг, мне придется кратко выступить, поэтому и речь в этом духе, — слал новую установку в Москву Никита Хрущев. — Лететь мы будем не завтра, а послезавтра. Завтра он приведет себя в порядок, подготовится на месте спуска корабля, а послезавтра он прилетит на Внуковский аэродром и на аэродроме будет организована встреча. На Красной площади надо устроить демонстрацию, речи не надо. (Демонстрация еще не предвидена, это я сейчас выдвигаю). Демонстрацию надо организовать, надо выделить какое-то количество людей от каждого завода, фабрики, от учреждения».
Диктовка закончена, под стенограммой удостоверена ее подлинность: «Записала Н. Гаврилова».
За день до этого, как официально уведомил ТАСС, «председатель Совета министров СССР Н.С. Хрущев принял в районе гор. Сочи для беседы известного американского политического комментатора У. Липпмана по просьбе последнего». И в присутствии заведующего отделом печати МИД СССР Харламова «дал ответы на вопросы, интересовавшие У. Липпмана».
То была не простая беседа. И уж никак не интервью по заранее составленным и согласованным вопросам.
Сначала двое на двое сыграли в бадминтон: Липпман со своей супругой, Хрущев — в паре с сотрудницей МИДа, которая сопровождала американского гостя. А уж потом больше трех часов провели в разговоре за обильно накрытым столом. Уолтер Липпман имел негласную установку от окружения президента Кеннеди и Госдепа прощупать позиции по «берлинскому вопросу», едва ли не самому острому на тот момент в советско-американских отношениях. Хрущев и его окружение сочли, что такая беседа — подходящий формат показать твердую позицию Москвы по всем спорным вопросам перед встречей в верхах, которую давно готовили и все никак не могли согласовать.
О том, что готовили на 12 апреля Королев и его команда, советский лидер рассказывать не стал. Но ясно понимал: если все пройдет, как задумано, это будет аргумент Москвы, которого в Вашингтоне не ждали. И уж точно посильнее «Фауста» Гете…
С учетом сегодняшнего знания добавим: в тот самый день, когда Хрущев принимал в Пицунде американского журналиста Липпмана с супругой, канцлер Западной Германии Конрад Аденауэр паковал дипломатический саквояж для обещанного рандеву с президентом США Кеннеди. А его самолет — бывают исторические совпадения — приземлится в Вашингтоне почти сразу после того, как на Землю вернется Юрий Гагарин.
За публикацию бесед с Хрущевым, которые выйдут в трех частях и будут опубликованы во множестве изданий (более четырехсот), Уолтеру Липпману заслуженно присудят вторую Пулитцеровскую премию, а сам журналист, как позднее установят историки, окажется первым из граждан США, который был официально допущен в советскую правительственную резиденцию в Пицунде.
В газете «Алтайская правда», которая была тогда органом Алтайского краевого, Барнаульского городского комитетов КПСС, краевого и Барнаульского городского Советов депутатов трудящихся, о Пулитцеровской премии не мечтали, а писали, как умели, о своем. И что удивительно, всему и всем находилось место — газета приходила к читателям шесть раз в неделю, включая воскресенье. Вести с ферм и полей, фотографии передовых доярок, бригадиров, репортажи со строек, зарисовки о сельских врачах, педагогах, письма, острые сигналы читателей, фельетоны о «несунах», бракоделах, прогульщиках. И, конечно, про установки-заседания крайкома, горкома, райкомов КПСС, отголоски этого всего на производстве, в советах разного уровня, трудовых коллективах.
В номере за 11 апреля первую полосу заняли «Призывы ЦК КПСС к 1 мая 1961 года». Новостей из Косихинского района и села Верх-Жилино, где в сентябре 1935 года родился Герман Титов, а после войны вместе с семьей переехал с Полковниково, обнаружить не удалось. Но есть большая статья о первых четвероногих космонавтах и фотография из Центра ядерных исследований Польской академии наук в местечке Сверек рядом с Варшавой, где запустили ядерный реактор, построенный с помощью Советского Союза.
В семье Титовых за новостями следили, особенно отец Степан Павлович Титов. Фронтовик, учитель русского языка и литературы в той школе, которую окончил сын, он знал наверняка: если пропустил по радио новость, на каком ходу и чем закончилась очередная партия в матче за титул чемпиона мира по шахматам, об этом напишут в газете. Накануне, 10 марта, партия была отложена с лишней пешкой у Михаила Ботвинника. Он к тому времени выигрывал у Михаиля Таля со счетом 5,5:3,5.
Там же, где и про шахматы, писали про погоду, размещали соболезнования в траурных рамках, давали обязательные тогда (отменили в декабре 65-го) извещения о разводах: гражданка Иванова Анна Борисовна возбуждает иск о расторжении брака с гражданином Ивановым Василием Григорьевичем… И, конечно, объявления на все лады: об открытии охоты и вступительных экзаменах, о приеме на работу и закупке у населения «излишков молока, яиц, меда», приемке лекарственных трав, сухого ивового корья, а также корней хрена — «без уродливых израстаний и не промытых в воде» — по цене 35 копеек за кило. За килограмм пчелиного меда (сортов не выделяли) предлагалось 1 рубль 80 копеек.
С непривычки такая цена и тогда казалось уж очень малой. А с непривычки — потому что 1 января 1961 года в СССР была проведена деноминация. Говоря по-простому, было сто рублей — стало десять. К ярко-красным «червонцам» с барельефом Ленина на лицевой стороне быстро привыкли. Но ближе всего советскому человеку и самыми ходовыми были в то время «рыжий» бумажный рубль, зеленый «трояк» и синяя «пятерка»…
Владимир Сиротинин, ответственный секретарь газеты «Красное Знамя», что выходила в Гжатском районе Смоленской области, к деньгам относился правильно: есть они — хорошо, закончились до зарплаты — не беда. Еще на фронте, в 18 лет, начал писать стихи. Как и Степан Титов, вернулся с войны в родные края и душой прирос к газете. А стихи и дальше шли с ним по жизни: «О солдатах писать не устану». Натура творческая, он во всем пытался найти «изюминку». В номере, что верстал накануне, была особенная новость, которую он дал на четвертой полосе под заголовком «Ларек без продавца». Цитировать ее — только портить. Даем, как было, в виде фотокопии.
Могла ли попасть на глаза такая новость кому-то из Гагариных в апреле? Или самому Юрию Алексеевичу, когда он приедет в родной город уже известным на весь мир человеком? Гадать не станем. А просто скажем: высокие мечты посещали в то время не только конструкторов, космонавтов и партийных вождей с их обещанием построить коммунизм «уже для нынешнего поколения советских людей». Показательные шаги в том направлении пытались делать и в масштабах одного, как сейчас бы сказали, инновационного ларька…
Вернемся, однако, туда, где назревало-приближалось главное событие недели.
Из дневника Николая Каманина узнаем, как проведут ночь перед стартом Гагарин, Титов, врач А.В. Никитин и Е.А. Карпов. Решено оставить их вместе с самим Каманиным на площадке №2 — в одноэтажном доме, где прежде ночевал маршал Митрофан Неделин, погибший 24 октября 1960 года при взрыве ракеты на стартовой позиции.
«Вместе с Юрой попробовал очень сытный, но не особенно вкусный обед космонавта в тюбиках по 160 граммов, — зафиксирует генерал Каманин гастрономические подробности. — На первое — пюре щавелевое с мясом, на второе — паштет мясной, и на третье — шоколадный соус. Юра чувствует себя превосходно…».
Вспомнить и описать тот вечер перед стартом сочтет необходимым и сам Юрий Гагарин. Вот его рассказ, прошедший редактуру, цензуру и опубликованный еще при жизни.
«Вечером мы сыграли партию на бильярде. Игра продолжалась недолго. Ужинали втроем: доктор и нас двое. Уже несколько дней мы питались «по-космически», выдавливая из тюбиков в рот вкусную, питательную пищу. О полете разговоров не было, говорили о детстве, о прочитанных книгах, о будущем. Беседа велась в шутливом тоне, мы весело подтрунивали друг над другом. Никаких сомнений ни у кого не оставалось.
Зашел главный конструктор. Как всегда, внимательный, добрый. Ничего не спрашивая, сказал:
— Через пять лет можно будет по профсоюзной путевке летать в космос.
Мы расхохотались. Наше самочувствие понравилось ему, и он, мельком взглянув на ручные часы, быстро ушел…
Врач наклеил на мое тело семь датчиков, регистрирующих физиологические функции. Довольно долгая, не особенно приятная процедура, но я к ней привык: ее проделывали с нами не один раз во время тренировок.
В 21 час 50 минут Евгений Анатольевич (Карпов — «РГ») проверил кровяное давление, температуру, пульс. Все нормально — давление: 115 на 75, температура: 36,7; пульс: 64″.
До старта, намеченного на 09:07 завтрашнего дня оставалось менее 12 часов.
