Устойчивые традиции крестьянской письменности и книжности существовали в XVIII веке на русском Севере — в бассейнах Печоры, Мезени, Северной Двины, Пинеги.
В Пушкинском доме (ИРЛИ) такие собрания, как Красноборское, Мезенское, Печорское, Пинежское, Северодвинское и другие, сплошь состоят из рукописных материалов, обнаруженных в крестьянской среде. Недаром Малышев назвал все это собрание «огромной крестьянской библиотекой прошлого». Записи на некоторых экземплярах свидетельствуют о принадлежности их крестьянам уже в XVI—XVII веках. На русском Севере выявлено «несколько родовых крестьянских библиотек, начало которых положено еще в XVII—XVIII веках (например, пинежских крестьян Рудаковых, Поповых, Вальковых, Мерзлых, печорцев Михеевых и др.)».
Иные записи говорят о владении дорогостоящими книгами в складчину . Старопечатными книгами, собранными у русских крестьян европейского Севера, существенно пополнилось собрание научной библиотеки Ленинградского университета. Большой массив их, несомненно, бытовал в деревне в XVIII веке. Об этом свидетельствуют, в частности, многочисленные рукописные добавления и еще более многочисленные владельческие записи. Особый интерес представляют записи на экземплярах Псалтыри, прямо свидетельствующие об использовании в учебных целях («По сей книге учатся», «по сей Псалтыри выучился Митрофан Яковлев»). В круг чтения крестьян входили и сочинения, направленные против старообрядцев. Это говорит о том, что грамотность и книжность на Севере выходила за пределы раскольничьей среды.
Большую роль в этом отношении сыграл Выго-Лексинский центр поморского беспоповского согласия: постоянный контингент переписчиков книг, хорошо оборудованный скрипторий (специальное помещение для переписывания), распространение литературы, обучение неграмотных крестьян и, наконец, создание новых сочинений, уставного, религиозно-нравственного и полемического характера — все это оказывало воздействие не только на старообрядческое крестьянство края, но и за его религиозными и географическими пределами . В XVIII веке старообрядцы изготовляли богослужебные, учительные, житийные, церковно-полемические книги и учебники грамматики и риторики. Если первые два вида книг строго воспроизводились по древним рукописным или старопечатным (то есть сделанным до реформы Никона) образцам, то в других видах происходили частичные добавления или изменения либо создавались новые произведения. Житийная литература пополнялась жизнеописаниями видных деятелей старообрядчества, создавались свои сборники упражнений по риторике, но особенно активно увеличивался состав полемических сочинений.
Старообрядчество дробилось на враждующие между собой направления, которые вступали в полемику на специально созываемых соборах,— эти споры записывались; составлялись обширные послания к единомышленникам или противникам. Все это распространялось в рукописях в крестьянской среде . На Выге в XVIII веке развилась своя школа письма, получившая название поморского письма. Это был строгий полуустав, близкий к почеркам XVI века, украшенный киноварными инициалами с тонкими орнаментальными отростками, с характерными заставками, в которых органично соединялись особенности художественного оформления старопечатных книг с орнаментом народного прикладного искусства.
Осваивая древнерусскую письменность, крестьяне вносили в ее оформление (как и в ее литературные формы — об этом речь пойдет ниже) свежую струю своих собственных художественных традиций с их местными особенностями. Конец 10-х— начало 20-х годов XVIII века — время становления своей писцовой школы на Выге — явился переломным и в развитии художественного оформления книг: с этого времени выговские художники, украшавшие книги, все больше обращаются к яркому прикладному искусству русского Севера, ослабляется прямое влияние типографских орнаментов . Особенности поморского письма позволяют исследователям выявлять рукописные книги выго-лекинского происхождения в других регионах. Книги в скрипторий старообрядческого центра переписывались быстро и в большом количестве.
Со второй четверти XVIII века рукописи из Выга распространялись среди крестьян Верхокамья, принося туда воззрения и книжно-письменную культуру этого общежительства. Через Вер.хокамье они получают дальнейшее распространение на Урале и в Сибири. Движение старообрядчества способствовало увеличению числа вольных крестьянских школ грамотности. Особенно это было важно для глухих мест, отдаленных от церквей, школ, волостных контор, то есть от потенциальных учителей грамоты. В скитах создавались школы для мальчиков и девочек. Сохранились свидетельства о том, что грамотные старообрядцы ооучали и крестьянских детей, не имевших отношения к расколу. Например, крестьянин села Ильинского Пермской губернии Егор Щетников рассказывал в 1795 году, что во времена его детства на реке Сепыч жили скитами бежавшие из Москвы староверы, которые обучали окрестных крестьян (то есть живущих за пределами скитов) грамоте. А на реке Бердь (ныне Новосибирская область), близ деревни Беловой, в середине XVIII века в пустыни жил влиятельный расколоучитель Каллистрат, который не отказывался брать к себе детей для обучения грамоте . Распространение старообрядчества в Верхокамье в течение XVIII века сопровождалось, как и в других районах, постоянным взаимодействием книжно-письменной культуры хранителей «старой веры» с культурой православного крестьянства, не порывавшего с церковью. Важным показателем процесса приобщения крестьян к грамоте служит большое количество книг, предназначенных для обучения. Среди находок археографов в деревнях Верхокамья: 197 малых или учебных псалтырей, 52 часовника, 29 канонников, 167 псалтырей следованных — именно эти книги «являлись после Азбуки (или Букваря) основными учебниками для десятков поколений русских людей, вплоть до времени Ломоносова», а в семьях старообрядцев сохраняли это назначение и позднее .
Наверное, немногие из читателей этой книги, да и из жителей Москвы и Московской области слышали о том, что в центральном районе страны едва ли не самым влиятельным центром крестьянской письменности была Гуслицкая волость Богородского уезда (Богородск — ныне Ногинск) Московской губернии — цитадель раскола так называемого поповского согласия. Название «Гуслицы», определение «гуслицкое» относилось тогда не к одной этой волости, а к большой территории по речке Гуслянке, входящей в современные Егорьевский и Орехово-Зуевский районы. В Гуслицах грамотными были почти все крестьяне. Достигалось это тем, что в районе существовал не один десяток «самоходных» (то есть вольных, стихийных) школ. Рукописные книги гуслицкого письма и орнамента (он оформился стилистически в последней четверти XVIII века) «опознаются» так же легко, как и поморские, и свидетельствуют о наличии своего книгописного направления. Гуслицкие певчие книги, в которых тщательно сохранялась традиция древнерусских, так называемых «крюковых» нот, расходились по всей стране. Их популярности способствовала не только грамотность гуслицких писцов и сохранение пения «по крюкам», но и нарядное оформление: богатый орнамент с народной яркостью палитры — красного, зеленого, синего и золотого цветов. Помимо орнамента, гуслицкие книги нередко украшались и миниатюрами .
Подобная же картина крестьянской книжности и грамотности сложилась в XVIII веке в районе Ветковско-Стародубских русских старообрядческих слобод и скитов (западная часть современной Брянской области, Гомельская, часть Витебской и север Черниговской области). Существенную роль в распространении книг в крестьянской среде сыграло возникшее здесь в XVIII веке старообрядческое книгопечатание. В Клинцах (недалеко от Стародуба, нынешняя Брянская обл.) в 80-х годах XVIII века было три типографии раскольников: Я. Железнякова, Ф. Карташева, Д. Рукавишникова. Начиная с третьей четверти XVIII века заказы старообрядцев выполняла типография Супрасльского Благовещенского монастыря (ныне — Белостокское воеводство Польши). До конца XVIII века в ней было отпечатано около 70 старообрядческих изданий разного характера: древнерусские и ранние старообрядческие произведения (литургические, исторические, назидательные, полемические, житийные и пр.). В их числе были сборники, содержащие до нескольких сот произведений очень разнообразного состава.
Согласно позиции заказчиков Супрасльская типография стремилась в старообрядческих изданиях как можно точнее следовать московским — «дониконовым» — образцам печати. Часть книг повторяла выпущенные на Московском Печатном дворе в XVII веке, но немало было составленных заново сборников и произведений XVIII века. Современный анализ владельческих записей на сохранившихся экземплярах супрасльских старообрядческих изданий показал, что крестьяне составляли основную группу их читателей. Ю. А. Лабынцев проанализировал 171 владельческую запись (разбросанность этих книг в разных собраниях библиотек, музеев и архивов делает эту подборку особенно представительной). Из 106 записей, имеющих прямое указание на сословную принадлежность владельца, 80 принадлежат крестьянам, 37 — купечеству, остальные — четырем мелким группам; кроме того, из 65 записей без указания на сословие, по косвенным данным, значительная часть принадлежала крестьянству. Записи на книгах свидетельствуют о175 том, что их читателями были не только раскольники: листы отдельных экземпляров XVIII века испещрены заметками, направленными против старообрядцев.
Среди напечатанных в Супрасле в XVIII веке изданий, как и среди рукописных книг Верхокамья, большую долю составляла учебная литература. Это были Азбуки, явно продолжающие традицию азбук и букварей XVII века; Псалтыри, нередко начинающиеся «Наказанием ко учителем, како им учити детей грамоте»; Часовники, учебное назначение которых также подчеркивалось в некоторых изданиях специальной статьей об «учителехъ иже учатъ младыхъ отрочатъ грамоте» . Издания западных старообрядческих и выполнявших заказы старообрядцев типографий распространялись и в других районах страны. В составе книг, бытовавших в крестьянской среде Севера, найдены издания XVIII века Супрасля, Клинцов, Вильны, Варшавы, Гродно и Почаева. В сибирских коллекциях встречаются списки с изданий Супрасля. В своеобразное оформление крестьянских рукописных книг Ветковско-Стародубского района органично вошли поморский и гуслицкий орнаменты. Вот перед нами «Октоих» (книга церковного пения) на крюковых нотах, датируемый 1777 годом и происходящий из селения Злынка (Стародубский уезд, нынешняя Брянская область), который, по словам специалиста, «открывается прекрасной орнаментальной миниатюрой во всю страницу. Композицию составляют элементы поморского и гуслицкого орнамента, но интерпретированные достаточно оригинально и свободно».
В том же орнаментальном стиле решены и инициалы — украшенные начальные буквы. Аналогичное взаимодействие стилей видно в художественном оформлении рукописи «Праздники на крюковых нотах», датируемой 1794 годом и происходящей из села Добрянки (нынешней Черниговской области) : в основе композиции также лежит поморский орнамент, обогащенный элементами гуслицкого филигранного узора. Социально-экономическое развитие страны в XVIII веке (особен/но во второй половине) создавало благоприятные условия для непосредственных контактов жителей разных районов крестьянской культуры. В этом отношении показательны данные о местах происхождения и работы крестьян, получивших в 1771 —1774 годах билеты на содержание ткацких гтанов в Московской губернии: дворцовый крестьянин упоминавшейся выше Злынки (Стародубье) Петр Васильев и крепостной крестьянин из Гуслицкой волости Герасим Матвеев владеют станами в наемных помещениях Преображенской слободы Москвы. В это же время владели гкацкими станами в Подмосковье и другие крестьяне из Злынки и Клинцов. Северный и юго-западный районы крестьянской книжности и письменности послужили важными источниками распространения ее в Сибири. Это получалось и за счет самих потоков вольной и организуемой правительством колонизации, и в силу сохранения или установления связей после переселения. Важнейший факт развития русской культуры — движение крестьянской книжности и письменности на восток, за Урал, но мере освоения Сибири,— научное открытие последних десятилетий: «оказалось, что русские переселенцы везли с собой наряду с самым необходимым для первоначального своего устроения книги, книги и книги, а затем в своей многотрудной жизни на новых землях усиленно занимались перепиской книг и созданием своей собственной новой крестьянской литературы» .
Крестьянская старообрядческая литература Урала и Сибири «в XVIII веке была обширна и многообразна». В ее составе — оригинальные произведения разных жанров: исторические повествования о старообрядческих центрах и их руководителях («описания о жизни претков наших»), сочинения по основным спорным вопросам поповских и беспоповских согласий раскола, различные послания, жития.176 Влияние выговской школы на крестьянскую письменность, книжность и литературу было особенно велико в Зауралье. Кижский крестьянин Гаврила Семенович Украинцев (1675—1750 гг.) был сначала одним из руководителей Выгорецкого общежительства, а затем учительствовал в уральских скитах, где создал школу и библиотеку. Этот крестьянин вступил в публичный диспут по вопросам веры с инженером-католиком Беэром (будущим начальником Колывано-Воскресенских заводов). Развернутое изложение этого диспута Г. А. Украинцев написал в традициях выговской полемической литуратуры.
В свою очередь, один из основателей выговской литературной школы, Семен Денисов, откликнулся на гибель на Алтае брата Украинцева — Терентия «Словом», строго выдержанным в канонах выговской риторики. А на смерть самого Гаврилы талантливый плач написала его сестра, жившая на Лексе. Но сибирская крестьянская литература XVIII века знала и стиль, заметно отличающийся от торжественной риторики Выга и Лексы. Ялуторовский крестьянин Мирон Иванович Галанин, автор исторических, полемических и эпистолярных произведений, написал в 1774 году послание к другу С. И. Тюменцеву в живой манере, близкой к разговорной, почти лишенной традиций древнерусского стиля. Это эмоциональный, даже страстный рассказ о борьбе сибирских старообрядцев со времен Аввакума до середины XVIII века, в котором собственные наблюдения сочетаются с материалами документов. Послание, рассчитанное на широкий круг читателей, стало известно не только адресату и сохранялось в скитских собраниях рукописей разных районов Сибири . Влияние Ветковско-Стародубского района крестьянской культуры сказывалось больше на Алтае и в Забайкалье, где были поселены в 60-х годах XVIII века десятки тысяч крестьян из этого района. Сохранились прямые свидетельства источников о том, что всю службу в своих потайных часовнях «поляки» (так называли на Алтае русских крестьян-старообрядцев, выходцев с территории Польши) отправляли по старопечатным книгам. Влияние Ветки и Стародубья не ограничивалось тем запасом книг, рукописей и традиций, который был принесен с собой переселенцами. Связи продолжали поддерживаться и после переселения. Существенную роль в этом отношении играли поездки отдельных крестьян с Алтая в Черниговскую губернию и приезды священников Стародубья на Алтай. Так, крестьяне деревни Староалейской Семипалатинского уезда писали, что к ним «приезжал священник Стародубских слобот Никита Иванов, изправлял всяки… требы…
И 1764 года ездили сами и привезли священника Стародубских же слобот Ивана Семеновича…» Аналогичные связи устанавливаются у крестьян-старообрядцев Алтая с Иргизскими раскольничьими монастырями Саратовской губернии. Между «поляками» Алтая и ветковско-стародубскими выходцами, поселившимися в Забайкалье, также осуществлялись личные и общинные связи — поездки, письма . О том, какие библиотеки формировались на Алтае в результате непосредственного привоза книг с мест выхода, переписывания их, а также личных и религиозно-общественных контактов с центрами европейской части страны, свидетельствуют современные находки археографов. Так, например, в крестьянских домах обнаружены рукописный сборник XVI века, включавший «Судный список» Максима Грека, Виленская псалтырь 1575 года, отпечатанная Петром Мстиславцем (учеником Ивана Федорова), первое издание Соборного Уложения 1649 года и многое другое. У забайкальских крестьян-старообрядцев «круг необходимых» служебных и четьих книг, изданных еще до раскола, имелся в каждой семье, неукоснительно хранился в каждом поколении и передавался от отцов детям, по мере возможности пополняясь другими старообрядческими книгами или рукописями. Территориальное собрание книг, приобретенных археографами в крестьянских селениях этого района, включает издания конца XVI — начала XVII века.
Многие из них имеют владельческие записи. В круге чтения сибирского крестьянства XVIII века видное место177 занимали сборники — «излюбленный тип рукописной (а с конца XVIII века — и печатной) книги в старообрядческой среде». Вырабатывается «особый вид сочинения — тематический подбор выписок и мелких произведений», как разнообразной древнерусской, так и новой старообрядческой литературы . Как мы видим, старообрядческие центры и целые районы крестьянской письменности и книжности не были просто хранителями (в силу своей замкнутости, как это иногда утверждается в литературе) архаичного слоя культуры. Письменная и книгопечатная традиции XVI— XVII веков получают в этой среде в XVIII веке свое развитие, тесно связанное с особенностями духовной и материальной жизни крестьянства. Важной чертой этого развития была связь между разными, в том числе очень отдаленными, районами. Связь выражалась и в прямой преемственности при возникновении отдельных центров, и в обмене полемическими, нравоучительными и сугубо личными посланиями, в снабжении книгами и в поездках отдельных лиц. Замкнутость крестьянской старообрядческой культуры была относительна. Не только из-за связи между районами, но и в силу выхода на остальное, православное крестьянство. Исследователи отмечают влияние старообрядческой письменности на нестарообрядческую рукописную литературу в местах широкого распространения раскола.
При анализе состава сохранившихся крестьянских рукописей нередко трудно разделить их на старообрядческие и нестарообрядческие, поскольку раскольники широко пользовались многообразием духовной литературы, приемлемой и для остальных православных крестьян, лишь выбирая из нее наиболее близкие им сочинения или отрывки религиозно-догматические, нравоучительные, обрядовые и особенно эсхатологические. «Вместе с тем памятники патристики, жития святых, апокрифы, нравоучительные легенды и притчи из Пролога, Великого Зерцала и т. п. одинаково читались как старообрядцем, так и религиозно настроенным православным крестьянином» .
Православным крестьянам, не порывавшим с официально признанной церковью, не было надобности переписывать литургическую (то есть предназначенную для церковной службы) литературу. Однако и в их среде встречаются переписчики духовно-нравственных сочинений. Так, сибирский крестьянин из деревни Тугозвоновой Михаил Кузнецов в июле 1774 года «списал» два сборника текстов из Ефрема Сирина, Иоанна Златоуста и пр., о чемсвидетельствуют его собственные записи на этих рукописях. По-видимому, он сам был и составителем этих сборников. Один из сборников — на 48 листах — был переписан этим крестьянином поздним полууставом за 7 дней. Вкнижности и письменности нераскольничьего крестьянства светская литература занимала большее место, чем у старообрядцев. Активно переписывались летописи, сочинения о Куликовской битве, о Смутном времени, о взятии Нарвы в 1704 году и другие исторические тексты.
Переписывали для себя и на заказ, для продажи. В круг чтения и переписывания крестьян входили также беллетристические повести, басни, произведения демократической сатиры XVII—XVIII веков. Принадлежность рукописных книг светского характера с пометами крестьянвладельцев и крестьян-переписчиков к разным собраниям страны свидетельствует о широте распространения чтения такого рода . Поездки с торговой целью зажиточных крестьян и отходничество крестьян разного достатка создавали дополнительные возможности для приобретения печатных и рукописных книг. Надписи на книгах говорят, например, о покупке крестьянином Ростовского уезда в 1766 году книги в Выборге.
Только в одной коллекции А. А. Титова, собиравшего рукописную книгу преимущественно на территории Ярославской и Костромской губерний, находится несколько списков переводных романов, принадлежавших крестьянам или переписанных ими самими. К этой же коллекции принадлежит часть библиотеки крестьянина Петра Семеновича Меркурьева, состоявшей из переписанных им самим в конце 80-х — начале 90-х годов178 XVIII века книг (не менее 25 экземпляров) и включающей отечественную и переводную светскую литературу. Об органичном включении в круг чтения крестьянства светской повести к концу XVIII века свидетельствует появление крестьянских редакций некоторых произведений этого жанра. Недавно выявлены, например, две крестьянские редакции «Повести о царе Аггее» этого времени.
Автор одной из них (так называемая «редакция со скоморохами») использует широко известный сюжет как основу для собственного сочинения, существенно переработав ряд эпизодов. Переработанные эпизоды отмечены занимательностью изложения, снабжены многими живыми деталями. Вторая крестьянская редакция повести носит следы устного пересказа, причудливо сочетающиеся со стремлением сделать текст книжным . Для крестьянской культуры характерно, как было показано выше, тесное взаимопроникновение книжности, письменности и литературы. Среди книг, обращавшихся в крестьянской среде и формировавших мирские или личные библиотеки, большую долю составляли рукописные; в то же время рукописи эти в значительной части создавались на основе книжной печатной продукции предшествующего периода, воспринимая нередко и оформление ее.
Книгописная деятельность сопровождалась отбором различных произведений и отрывков из них соответственно интересам и взглядам крестьянина-переписчика или крестьянина-заказчика, объединением этих сочинений и фрагментов в сборниках и граничила с литературным процессом, который предполагал, в свою очередь, обширное цитирование авторитетов. В крестьянской книжности и письменности сохраняется в XVIII веке тесная связь с древнерусской литературной традицией. Последняя входит органично и в создание крестьянскими авторами новых литературных произведений, обогащенных фольклорными традициями и живым повествованием о событиях местной жизни, религиозных спорах и исканиях.
М.М. Громыко. http://www.oboznik.ru/
